Из дневника Рэндала Скотта

25 мая 1837, четверг
Мы всё ещё живём в типи Медведя. Нас беспрестанно приглашают в гости, плотно кормят. Все жаждут посмотреть на меня, потому что я для них не просто человек, а какой-то Вакан. Они обязательно громко восклицают это слово, покачивают головами и в удивлении прикрывают рты руками. Джек-Собака объяснил мне, что они связывают меня с могущественными духами потустороннего мира. Сам он весьма доволен оказанным нам приёмом.
Племя ведёт сытую жизнь. У них много лошадей. В день нашего приезда в деревню Медведь устроил большой приём у себя в жилище и подарил много лошадей каким-то людям. Джек объяснил, что у них принято в торжественные дни делать такие подарки тем, которые считаются бедными.
Первые несколько ночей Медведь регулярно занимался сексом со своей женой, по которой, как я понимаю, весьма соскучился. Меня всегда выводят из себя эти совокупления, так как гостевые ложа находятся в непосредственной близости от хозяйского. Я долго остаюсь взбудораженным и не могу уснуть, когда их дыхание и сопение уже стихает. А что удивительного? Мы с Джеком по пять-шесть месяцев бродим по прериям и горам. Возможность побыть с женщиной выдаётся весьма редко. У Медведя нет других жён, которых он мог бы предложить гостю, как это делают в знак гостеприимства некоторые особенно щедрые дикари.

Пятница, 2 июня 1837
В очередной раз поразило меня присутствие смерти. В городе никогда так не бросается в глаза человеческое горе, оно прячется где-то за стенами домов и толпы смеющихся людей заслоняют собой тех, кто плачет. Здесь же всё как на ладони.
Я видел женщин, когда они ходили к установленным на ближайшем холме погребальным помостам. Что за крики доносились оттуда! Будто волчий вой. Не представляю, как давно было положено там большинство покойников и имеются ли там свежие захоронения, но плакальщицы казались мне неутешными, словно только вчера потеряли кого-то из родных.
Я разглядывал кладбище со стороны, так как к захоронениям не разрешается подходить никому из чужого народа, дабы не прогневить дух умерших. Сколько ни бываем мы с ним в селениях индейцев, я никогда не нарушаю этого правила. На многих шестах висят волосы, которые теребит ветер. Сперва я думал, что это скальпы, но оказалось, что эти пряди срезали себе родственники в знак скорби. Вокруг помостов повсюду виднеются разбросанные кости мелких животных — следы траурных ужинов, которые нередко проводятся в память об умерших.
В общем, все индейские кладбища похожи друг на друга, как, впрочем, и кладбища белых людей.

Суббота, 3 июня 1837
Сегодня утром возвратилась группа мужчин, которые привезли что-то в кожаном свёртке и провели над ним какие-то ритуальные действия. Затем они соорудили на кладбище новую площадку на четырёх шестах и водрузили на неё этот свёрток, положив возле него большую боевую дубинку, колчан со стрелами, лук и круглый щит. Свёрток был слишком мал, чтобы содержать тело, и я направился к Джеку за объяснениями.
Он расспросил кое-кого и поведал мне престранную историю.
Индеец по имени Он-Чует-Буйволов отправился за телом своего погибшего сына, которого после сражения оставили лежать где-то на территории племени Псалоков. Когда же он через несколько дней отыскал труп, то понял, что забрать тело с собой не получится, так как процесс разложения зашёл уже далеко. Тогда он вместе с друзьями взялся за гниющие останки и принялся ножом соскабливать мясо с костей. Занятие, я думаю, далеко не из приятных. Когда кости были очищены, Он-Чует-Буйволов завернул их в шкуру оленя и привёз в стойбище.
Похоже, что для дикарей важно не столько тело покойника, сколько кости. Джек утверждает, что знавал нескольких краснокожих, которые всегда возили с собой кости умерших предков. Однако в большинстве случаев кости зарывают в землю после того, как тело разложится на погребальном помосте.

Понедельник, 5 июня 1837
Сегодня неподалёку от деревни произошло столкновение с Воронами, которые пришли, вероятно, чтобы украсть лошадей у Оглалов. Но их обнаружили. Убили пять человек. Остальные умчались прочь. Со стороны Оглалов погиб Горная Вершина.
Я хотел принять участие в бою, но не успел, так как всё произошло стремительно. Да и Джек-Собака удержал меня за локоть, настояв, чтобы я смотрел на этот спектакль со стороны. Однако со стороны видно было лишь, как индейцы носились на своих пони, поднимая густую пыль, и стреляли во что-то на земле.
Когда Горную Вершину привезли в деревню, вокруг сию же секунду столпилось множество женщин. Поднялся жуткий плач. Убитого стали готовить к прощанию, переодев в праздничную рубашку из удивительно мягко выделанной кожи. Расшита она была очень ярко и красиво. Его лицо обмазали алой краской и также оставили чёрный отпечаток руки, которая словно закрывала покойнику рот: четыре пальца запечатлели свои следы на одной щеке, а большой палец — на другой. Говорят, что таким знаком выделяют особенно уважаемого и храброго воина.

15 сентября
Мы в лагере Оглалов.
Мато всё время расспрашивает меня о белых людях, и вопросы его очень глубоки. Он с удивительной лёгкостью произносит многие фразы на английском языке, хотя очень редко имеет возможность общаться со мной. Я одолел диалект Оглалов потому, что у меня под боком частенько бывает Мэгги, правда, последний год я ездил без неё. Мато же успевает схватить за неделю моего пребывания в его лагере немыслимый объём английской речи. Если так пойдёт дальше, уверен, что вскоре он сможет уже объясняться со мной на моём родном языке без всякого труда. У него удивительная голова.
Мой сын Дик заметно подрос за время моего отсутствия. От белого человека в нём нет ничего. Он выглядит стопроцентным индейцем. Меня не признал и убежал из типи, как если бы я напугал его.

20 сентября 1845
Сегодня состоялся любопытнейший разговор с Мато. Я спросил, что он думает о Боге белых людей, принимает ли он его. Он ответил только после того, как мы выкурили весь табак в трубке.
— Ты говоришь так, будто Создатель Жизни у каждого народа разный. Но он один, он есть всегда и везде. Вчера он уже был в завтрашнем дне. А завтра он будет и во всех прошедших зимах.
— Вы называете его Вакан-Танка. Это имя самого главного существа?
— Нет. Это не имя. Это не существо. Это всё вокруг нас и внутри нас. Это Таку-Шкан-Шкан, то есть сила всех сил.
— Какая сила?
— Сила, которая заставляет ветер мчаться над землёй, заставляет воду струиться в реке, заставляет дым подниматься вверх, заставляет кровь бежать в наших телах. Если нет Шкан, то нет ничего.
— Ты сказал слово Шкан, а сначала Таку-Шкан-Шкан. Это одно и то же?
— Да.
— А Вакан-Танка тоже Шкан?
— Да.
— Это Великий Дух?
— Великий Дух есть Шкан, и он есть часть Вакан-Танка. — Безумный Медведь говорил медленно, давая мне возможность разобраться в этой невообразимо сложной структуре. Я торопливо записывал наш разговор, а индеец внимательно следил за движением моей руки. Он говорил на родном языке. Поэтому я постоянно обращался к Джеку за уточнениями, ведь он знал все тонкости их причудливого языка, а я мог разговаривать лишь на бытовом уровне.
— Объясни мне точнее, что такое Шкан?
— Буквально это слово обозначает движение. Поэтому Шкан находится во всём, что двигается. Точнее сказать, двигаться начинает то, что имеет внутри себя Шкан. Это также и небо.
— Это, как я понимаю, и есть Великий Дух.
— Великий Дух — это Наги-Танка, — засмеялся Джек. — Зачем тебе нужно всё это, Скотт?
— А что в точности означает Вакан-Танка ?
— Танка — большой. А Вакан подразумевает очень много разного, но всегда это нечто таинственное и необъяснимое. О женщине во время менструации тоже говорят вакан. Даже виски, по словам индейцев, содержит в себе вакан.
— Почему?
— Выпивший человек становится ненормальным.
Тогда я снова повернулся к Мато:
— Вакан есть везде?
— Вакан-Танка есть везде. У каждой вещи есть дух. Этот дух есть Вакан. Если Вакан-Танка желает что-то сделать человеку, то он сообщает ему об этом через видения.
— Как он выглядит?
— Никак. У него нет одного лица. Солнце, Небо, Земля, Камень — это Вакан-Танка. Это можно видеть. Но он не есть что-то одно из них. Существует много маленьких Вакан, они сильны каждый по-своему, но все они составляют Вакан-Танку. Если я молюсь кому-то из них, то называю его конкретным именем, чтобы именно к нему пришли мои слова. Но я могу обращаться и сразу к Вакан-Танке. Это как волосы на голове человека. Волосы не есть весь человек, но лишь незначительная часть его. И человек не есть волосы. Но волосы — часть человека, и их бесконечно много.
— Значит, у вас нет изображения Вакан-Танки, как у нас есть Христос, которому мы молимся?
— Я видел такую фигурку у Чёрной Рясы. Он не Вакан-Танка, потому что он человек, но он Вакан, Лила-Вакан. Ему можно молиться, так как он связан с Великим Духом и с Творцом.
И тут Медведь сказал такое, от чего у меня глаза на лоб полезли от изумления.
— Я разговаривал с тем, кому вы дали имя Христос.
— Что? — Даже Джек-Собака поперхнулся.
— У меня было видение. Он был голый, весь покрыт кровью и лежал за земле перед высоким деревянным крестом. Крест был громадным и тонул своей вершиной в густых облаках. А горизонтальная перекладина иногда становилась не деревянной, а живой, как крылья орла. Небо опустилось очень низко над окровавленным человеком. Мне казалось, что Шкан хотел тучами обернуть измученное тело этого человека, чтобы сокрыть его... Я подошёл и наклонился. У лежавшего были длинные светлые волосы, они спутались и слиплись от крови. Лицо его сильно распухло от многочисленных ударов. Видно, его долго били. Я не знаю, кто это сделал, я не заметил поблизости никого. Вокруг его головы были накручены колючки, и шипы глубоко вонзились в лоб. На первый взгляд он не был крепким воином, но я хорошо видел, как светилось в глубине его тела Ни.
— Что такое Ни?
— Ни есть то, что даёт человеку силу, но не силу рук и ног. Ни поддерживает чистоту внутри человека.
— И ты видел, как Он светился изнутри?
— Да. Он разлепил глаза, посмотрел на меня и встал. Но он сделал это так, будто кто-то невидимый поднимал его под руки. Он почти скрылся в облаках, когда распрямился. По телу его бежала кровь. Я спросил, не нужна ли ему помощь, и он улыбнулся мне. Я никогда не чувствовал прежде, чтобы кто-то был мне так приятен, как этот израненный человек. Он сказал, что исполняет важный ритуал, что должен пройти через страдания, чтобы очистить души многих людей. Я увидел глубокие рваные раны у него на руках и ногах и спросил, не проводит ли он Танец Солнца, ведь Лакоты тоже подвергают себя сильным истязаниям во время этой церемонии. Он объяснил мне, что его обряд можно сравнить с Танцем Солнца, но он более важен, более труден. И тут он сделался огромным, как гора, и из груди его, где была большая рана, кровь хлынула и превратилась в водопад. Я разделся и ступил в кровавый поток, чтобы омыться в нём. После этого я поднял голову вверх и спросил великана, как его называть. Он приложил к левой груди ладонь и сказал, что его не нужно называть по имени.
— Что было дальше?
— Он исчез. Его поглотило Небо.
Я старался не пропустить ни слова. Казалось невероятным, что ему открылась такая фантастическая картина. Послушал бы это кто-нибудь из миссионеров. Мато говорил без тени волнения, говорил неторопливо и спокойно, словно его не потрясло то, о чём он рассказывал, словно такие вещи были ему привычны. Впрочем, Мато уже не раз доказывал, что он вхож в мир, о котором мне и не снилось ничего. Мне пора бы привыкнуть к этому, но увы.

21 сентября
Опять разговариваю с Мато. Такие беседы протекают очень медленно, потому что я стараюсь записывать слова сразу. Иногда приходится подправлять кое-что в каракулях после разговора.
— Что может человек, если всем руководит Вакан-Танка? — спрашиваю я его.
— Человек может сделать всё, что позволяет Вакан-Танка, потому что лишь для этого Вакан-Танка вкладывает в него силу. Если человек совершает что-то неверное, то он наказывается.
— Каким образом?
— Есть много путей. Вакан-Танка посылает болезнь или может убить человека. Но может убить родственников или друзей, чтобы предупредить человека, что ему нужно действовать иначе. Но мало кто понимает это.
— То есть Он может убить не меня, а других, даже если виноват я?
— Да.
— Почему?
— Ты можешь быть нужен для какой-то цели, о которой ты не знаешь, и тебя надо направлять.
— Но зачем губить невинных?
— За всеми есть вина, — ответил спокойно Мато, и мне сделалось холодно на сердце. Затем он помолчал и продолжил: — Есть и такие люди, которых Творец создал специально, чтобы пользоваться ими для назидания другим. Никто из нас не знает до конца, для чего он послан в этот мир. Каждый выполняет свою задачу. Дело некоторых — служить пищей другим. И это не только звери. Кое-кто из людей тоже служит дичью.
— Неужели Великий Дух рождает кого-то лишь для того, чтобы уничтожить их?
— Ты рождён с белой кожей, а я с тёмной. Но ни ты, ни я не знаем, почему так получилось. Мы — часть Великой Тайны. Мы служим целям, о которых не знаем ничего. При рождении каждому из нас даётся Сичун.
— Что такое Сичун?
— Это дух, который сопровождает нас по всей жизни до самой смерти. Но он не умирает, он вечен. Он — часть каждого из нас, поэтому мы тоже вечны. Мы привыкли видеть, как погибают наши друзья. Мы прощаемся с ними, когда кладём мёртвое тело на погребальный настил. Но дух не умирает. Он есть наша главная часть. Он важнее тела, хотя пользуется телом и живёт в нём. Без него человека не бывает. Сичун есть составная часть Вакан-Танки.
— Если мы вечны, то как можно нас наказывать? Как можно нас убить? Разве Вакан-Танка не знает, что мы бессмертны?
— Вакан-Танка знает всё, потому что он есть всё. Но человек считает, что тело — главное, потому что оно пьёт и ест, потому что ему приятно и больно. Человек думает, что он кончается, когда тело умирает. Вакан-Танка забирает у тела жизнь, когда человек выполнил то, что ему предначертано, или если мешает другим сделать своё дело. Но потом человек опять приходит сюда, чтобы исправить свои ошибки.
— Человек снова рождается?
— Да.
Я опять сражён, как и вчера, когда услышал от него о Христе. По сути, он рассказывает мне о воскрешении, но не в той форме, как об этом говорит Библия. Он ставит меня в тупик. Я не знаю, о чём его спрашивать. Я не готов к разговору с этим странным дикарём.
— Вакан-Танка злой?
— Нет, — Мато отвечает не задумываясь.
— Добрый?
— Нет.
— Какой же Он?
— Никакой. Он всё, что есть вокруг и внутри. Разве всё может быть каким-то одним?
Я прекращаю разговор.

22 сентября
Джек сказал мне, что ему пора умирать. Посмеялся над моим любопытством. Сказал, что не мне, а ему надобно про загробный мир вынюхивать.

1 октября 1845
Мато собирается присоединиться к делегации Сю, которых везут в Вашингтон. Он уверен, что жизнь его народа скоро изменится, но сначала будет много горя. Он странен. Как всегда, знает много разного, о чём никому не рассказывает. Как-то я спросил, почему он не открывает своим людям то, что ему сообщают духи. Он сказал: “Люди сейчас не поймут. Они постигнут это, получив страшный урок. Так мне сказали духи”.

15 октября
Вчера Джек-Собака прошептал мне: “Человек должен умирать, как птица, которая со всего лёту ударяется о скалу. А я сохну, словно старый пень. Вот уж и трубку в руках не удерживаю”.
Сегодня он умер. Утром, когда мы поднялись, он продолжал спать. Мэгги первая услышала, что он не дышит.
Мато распорядился, чтобы для Джека поставили небольшую палатку. Женщины выполнили это очень быстро. Я много раз встречал подобные типи в местности, где мало деревьев, а мы как раз стоим в степи. Внутри палатки зажгли свёрнутые косичкой стебли сладкой травы и оборудовали для старика Джека ложе из выделанной добела буйволиной шкуры с магическими рисунками. Когда его уложили, края шкуры набросили на него, будто он укрылся ими. Рядом оставили всё его оружие. Кто-то привёл его лошадь, отрубил ей голову и водрузил её на шест перед входом в типи. Мато покрыл лицо Джека красной охрой, вымазав заодно и всю его бороду. На груди у него, между ладоней, приспособили расшитую бисером сумку с трубкой.
Всё это время поблизости стучали в бубны два старика, исполняя прощальную песню.
Мне странно думать, что Джек-Собака больше никогда не заговорит со мной, что не будет задорно смеяться, откашливаясь ежеминутно. Я вижу, что он мёртв, но не чувствую этого.
Всё чаще меня посещают мысли о смерти. Для чего нам даны наши желания? Для чего мы стремимся куда-то, если всё прервётся одним разом? Коли смерть отнимет у нас всё, то и жизнь сама — ничто!
Сейчас вдруг припомнил: когда в прошлый раз пуля пробила мне руку, я впервые увидел кровь по-особенному. Я увидел, что она не есть что-то самостоятельное, но она есть я. Из моей раны вытекал я сам. Я капал на землю, впитывался в землю, растворялся. Значит, часть меня уже никогда не вернётся ко мне, останется в той самой земле. Получается, что я немного уже похоронен где-то.
Хотел бы я понимать то, что понимает Мато. Он спокоен. Он не похож на остальных индейцев. Он не рвётся за почестями и не состоит ни в одном воинском обществе. Но все настаивают на том, что он был самым свирепым бойцом племени. Что изменило его? Лишь однажды я видел, как он впереди других помчался навстречу Воронам, которые атаковали наше стойбище. Он свалил двух врагов с невероятной лёгкостью и развернул коня обратно в лагерь. Остальные Оглалы подоспели в тот момент и вступили в бой. Мато остановил врагов, но не принёс никаких трофеев, не участвовал в победном танце, не похвалялся своими подвигами в тот день. Он словно выполнил то, что требовалось от него, и ушёл со сцены. Он очень странный.